Кольцо блестит даже поздней ночью, отражая свет тех немногих городских фонарей улицы Некрасова, которые ещё работали, не выдвигая глупых претензий вроде перегоревших ламп или испорченных шнуров. Оно притягивает взгляды всех тех случайных прохожих, окторые по множеству неведомых причин и при удивительном стечении неведомого числа обстоятельств оказались прямо здесь и прямо сейчас. Таких прохожых было... Один человек. И был он здесь не очень-то случайно. Пётр Васильевич, "Васильич", как его все называли, жил прямо здесь - чёрный ход под аркой между улицей Короленко и Маяковского, второй этаж. Там лежал его матрас и тряпьё. А он сам вышел, потому что... А чёрт его знает, почему. Ну не хотелось спать человеку - что ж тут поделаешь! Вышел... И увидел меня. Точнее, не самого меня - он увидел кольцо. Ночью люди вначале смотрят на сверкающее кольцо, а потом уже обращают внимание на его обладателя, да и то не всегда. Красный цвет подстегнул мгновенно вспыхнувшее желание, и Васильич с рёвом бросился на меня. Его мозг усел подать своему хозяину сигнал о том, что перед ним молодой парень, который вряд ли сможет совладать со здорововым мужиком. Исключения в данной ситуации отбрасывались как несущественные, потому что... Потому что Васильич хотел это кольцо. Хотел, как ничто на это земле. Хотел больше, чем Леночку из 26ой квартиры до того, как затащил её, вернувшуюся пьяной с поздней гулянки и ничего не соображающую, на свой матрас, попользовал как хотел и куда хотел, а потом отдал Степану. Он хотел его больше, чем деньги. Больше, чем водку. Он хотел обладать этиим кольцом. Он чувствовал, что не сможет его продать, но желание того, чтобы это кольцо было его и только его, было всесильно, да он и не хотел ему сопротивляться, покорно принявший волю, которая даже поначалу показалась ему не его собственной. Эти мгновенные мысли даже не были чётко оформлены, вылившись в одно комбинационное действие: нападение. Несобранное и глупое, тут же пресечённое моей выброшенной вперёд рукой. Для этого не надо владеть боевыми искусствами, это нечто очевидное. Как когда на тебя несётся безмозглая обезьяна, и ты понимаешь, что убежать не сможешь и необходимо принять вызов. А бегал Васильич хорошо. Ещё в школе он выиграл первенство Центрального района. Он любил это вспоминать, тем более, что за всю его жизнь это, пожалуй, было самым большим его достижением. Я не знал этого, я даже не смотрел на его накачанные бёдра в старых брюках, я просто не стал бежать. Возможно, от страха. Возможно, от смелости. И руку я выбросил чисто рефлекторно, в поптыке защититься. Кто же знал, что неизвестный бомж, ослеплённый желанием, не сможет справиться с простейшим приёмом? Так или иначе, он тут же рухнул, как подкошенный. Вместо того, чтобы придавить его, я просто стоял и тупо смотрел. Васильич так и не обратил внимание на меня - всё его внимание было приковано к сверкающему кольцу на указательном пальце моей правой руки, которая с размаху врезалась в его грудь, едва он с воплем попытался встать и вновь броситься на меня. На второй раз я уже не медлил, и с силой ударил его ногой в голову, разбив ему губы. Бомж завыл, но вновь попытался подняться, и тогда меня охватила злость. Следующий удар добавил в скучающую компанию разбитых частей лица ещё и нос. Окинув окровавленную харю мимолётным взглядом, я поставил чёрный сапог на шею ничего не соображающего бомжа, пресекая тем самым любые попытки встать. Он попатался спихнуть мою ногу руками, но я надавил, и Васильич с выпученными глазами начал судорожно цепляться за сапог, не в силах скоординировать свои действия. Теперь он уже не смотрел на кольцо - широко раскрытые глаза в ужасе уставились на чёрную кожу сапога, перекрывшего ему дыхание. Он дёргался, как рыба, выброшенная на берег, да и чувствовал себя примерно так же. Когда на лице бомжа появился синий оттенок я пнул его в подбородок, убрав тем самым ногу с горла. Вместе с диким хрипом из его рта вырвались сгустки крови, смешанные со слюной. Сил сопротивляться, а уж тем более, нападать, у него не было, но я, не медля ни секунды, опустился и подтянул валяющееся на асфальте тело к себе за грудки. Васильич дёргался, плевал кровью и плакал. Он выл, и я слышал нечленораздельную речь, еле пробивающуюся сквозь его рыдания. Только одно слово: "Несправедливо".
— Несправедливо, значит? — я отпустил Васильича, и он бухнулся, ударившись головой. — Знаешь, жизнь - вообще чертовски несправедливая штука. Вот сейчас я здесь, над тобой, я хозяин положенья, могу даже убить тебя, если захочу. А ты, — я ударил его кулаков в скулу, вызвав у поверженного сдавленный стон, — дерьмо под моими ногами. Но завтра таких уёбков, как ты, может оказаться двое сразу, и тогда у меня, скорее всего, шансов не будет. Меня повалят, изобьют, причём гораздо сильнее, чем я тебя, выебут в жопу, заберут все деньги, телефон, а вот кольцо не смогут. Что напрягся? За кольцом бежал, я знаю. Забудь о нём. Это кольцо можно только подарить, ты никогда не сможешь взять его силой. Волшебное кольцо, так-то, — я нёс полную чушь, но бомжа уже трясло от страха. В таком состоянии он бы это воспринял так же, как две маленькие девочки стоящие на перекрёстке, смотрели на меня с открытым ртом и перешёптывались, когда я хлопнул в ладоши и направил их на светофор, после чего на нём мгновенно загорелся зелёный. Дешёвый фокус, основанный на том, что я помню время, которое он горит зелёным в обе стороны. А отдача велика: подёргивание плаща и детский голосок, спрашивающий: "Дяденька, Вы волшебник? Это Ваше кольцо волшебное?". И улыбаешься, гладишь девочку по тёмной головке, слегка наклонив руку, так, чтобы из рукава в капюшон её курточки высыпалась пара конфет.
Я не заметил, как мой голос опустился до шипения. Глаза горели не хуже кольца, Васильича трясло от страха.
— Ты уже умер. И знаешь, почему? Потому что тебе уже поздно что-то менять, — я больше не хотел его видеть, мне было противно. Я просто развернулся и пошёл. Чтобы никогда больше не увидеть Васильича и уж тем более никогда не узнать, что в ту же ночь он сдох, захлебнувшись во сне собственной блевотиной после того, как выжрал бутылку спирта, стараясь заглушать саднящее ощущение того, что я всё-таки прав...
Свет фонаря ещё раз отразился в красном венецианском стекле, прежде чем лампа взорвалась тысячью осколков, разлетевшихся во все стороны, а я всё так же шёл дальше, жалея только о том, что этим кольцом не получается пускать зайчики.