Как всегда. Стоит только сказать себе, что не стоит в ближайшее время писать в дневник, как начнёт распирать. Изысканность ситуации заключается в том, что нарочно такого не сделать. Если раньше меня хватало на то, чтобы покипятить свои мысли пару дней, то сейчас мозг благополучно взорван, и под шумок неисправного кулера да скрип старенькой клавиатуры разбрасывает ошмётки на мою скромную часть блогосферы. Впрочем, не знаю, не является ли любое применение слова "скромный" гнусным самообманом.
Итак, вслед за давним уже чтением Ницше, сегодня ко мне пришло чтение о Ницше. Чтение лёгкое, приятное, интересно и... ужасающее. Может, кто представляет себе благоговейный трепет бальзаковского возраста истерички, трясущимися пальцами тычущей в строки гороскопа перед длинными носами своих подруг, с криками оповещая их об удивительном совпадении, случившейся с ней сегодня. В несколько более культурной и сложной ситуации я испытал некое родственное описанному чувство.
Я попал в незнакомую для меня ситуацию: мне как-то раньше никогда не приходилось читать биографию, написанную про меня. Нет, я, конечно, утрирую, тем более, что очень люблю это дело, но знакомясь с философией Ницше, я обнаруживал, что он высказывает мои идеи. во многом изложенные в этом дневнике. Шок от близости ко мне этого человека был колоссальным. И хотя у нас с ним совершенно разные судьбы, от воспитания до медицинских карточек, но сам факт того, что я дошёл до того же, что и Ницше, ещё до того, как прочёл его, заставляет серьёзно задуматься. Есть, чем гордиться, конечно, но именно этот аспект меня и беспокоит. Гордость. Я перестал себя контролировать. Я уже не понимаю, где говорю осознанно, а где мой словесный поток диктуется прогрессирующей манией величия. Да, я гений, это подтвердит любой тест на интеллект. Но до какой степени мой ум действует на моей стороне?
Я не помню. как писал предыдущую запись. Обычно написание записи - это яркий момент моей жизни, оставляющий след и заставляющий долгое время обдумывать её. Процесс написания последней - полный провал. При перечитывании понимаю, что не написал бы такого. И становиться страшно. Я не хочу в прошлое.
Времени порой свойственно возвращаться. Я уже совершил одно такое возвращение назад, а на днях меня ненадолго отправило в конец девятого класса. В наушниках - Ария, а в сознании - безмятежность. Я ещё никогда не любил - какое счастье, какой покой. Я ещё глуп, я ещё боюсь задумываться о жизни, я ещё только развивающийся подонок, готовящийся получить красный аттестат. Я ещё пугаюсь вечеров, когда меня наполняют мысли, которые я никак не могу прогнать. В каждом времени есть что-то своё хорошее. В девятом классе это было счастье неведенья, в старших классах - Оля, последние пятнадцать месяцев - я сам. Но как же хочется снова любить и быть любимым... Моё второе я, вновь овладевающее мной, как можно судить по провалу в памяти, не способно на любовь. Все последние записи - плод противоречий противоборствующих сознаний. уживающихся в одном моём теле. И хотя с каждым месяцем я становлюсь всё более загружен (ко всему прочему добавилось моё участие в группе и попытка создать сольный альбом в стиле русского хард-рока, отнимающее кучу времени), а в ближайшем будущем грядёт сессия, я понимаю, что мне нужен совсем не секс. Нет, это был бы выход, но... Секс выступил бы в роли болеутоляющего, но не лекарства. Не знаю, на сколько бы его хватило, да и не хочу знать. Какими бы сложными не были мои изыскания и противоречия с самим собой, я всегда, в конце концов, возвращался к мысли о том, что спасёт меня только любовь. И на неё время найдётся всегда, я в этом убедился.
Схожестью с Ницше можно гордиться, а можно удручаться. Но нужно задумываться. И я задумался. В поиске ответа я довольно быстро нашёл важный объединяющий нас фактор - одиночество. Редкие пьянки с друзьями с каждым разом приносят всё меньше удовольствия, потому что я не способен быть главным в их компании, как этого требует подсознание. Вновь возникает конфликт, а в конфликте получение наслаждение нереально для меня. Что это, жажда первенства? Или предпосылки мании величия? Копать в этом направлении страшно, да и отсутствие необходимого уровня психоаналитически знаний не позволяет самостоятельно ставить себе диагнозы. Могу только сказать, что на жажду первенства не похоже.
Моё одиночество длится ещё с младших классов. Грязнуля, в футбол не играл и не интересовался - уже тогда был антисоциальным элементом. Да, сейчас могу надеть джинсы, белую рубашку и аккуратный свитерок вместо приевшегося чёрного прикида. Так я летаю снаружи всех измерений. Но критически осматривая себя в зеркале понимаю. что к джинсам этот свитер категорически не подходит, косой взгляд из-за измученного нервным тиком века на стрелки часов подсказывает мне. что времени на выбор костюма больше нет. и я надеваю всё те же тёмные брюки, чёрную рубашку, галстук и пиджак. Из потока я реально общаюсь не более. чем с десятью людьми, и меня это устраивает. Искать друзей я пришёл в 239 (надо позвонить Роме и тупо предложить погулять, с выпускного не виделись), а в Университеты я пришёл учиться. Жду ли я изменения ситуации в будущем, и пытаюсь ли я её изменить? Я сам уже ни в чём в отношении себя не уверен, но отвечать надо. Нет, не жду. Мне хорошо и так. Я хочу лето и походы. Хочу на байдарках, где тяжёлый физический труд совмещён с озёрной прохладой. И на байдарках я самый опытный. Пусть после Константина Николаевича, но у него и возраст какой! И в горы очень хочу, не знаю, зачем, но вот уже почти два года этот волшебный магнит пытается вновь затащить меня за Урал и даже за Новосибирск. Я не пытаюсь самоутвердиться перед школьниками, мне это не нужно. Единственный. перед кем я самоутверждаюсь, - это я сам: сам даю себе задания, сам выполняю их, сам ставлю себе оценку. Но я хочу делиться с ними: делиться музыкой, делиться опытом, делиться знаниями, помогать... В субботу был у Константина Николаевича, зашёл как раз после шестого урока. Всё такой же лохматый, веснушчатый, весёлый... Как мне не хватает тех времён, и как я счастлив. что прожил в них свою жизнь... А школьники смотрели на меня, в костюме, в любимом галстуке, гадах, торчащих из-под брюк, плаще, волосами до середины лопаток и бородой, смутно припоминая, не этот ли тип им на первом слёте советовал внимательнее друг к другу приглядеться и поймать возможность влюбиться на всю оставшуюся школьную жизнь. И я ловлю себя на том, что всё, связанное с 239, возвращает мне счастье дружбы и просо проведения времени с людьми. Так уходит моё одиночество.
Я не хочу быть таким, как Ницше. Не хочу за всю жизнь спать только со шлюхами, а последние десять лет жизни провести в трансовом состоянии. Не хочу, чтобы у меня был сифилис и дикие головные боли. Не хочу быть один. Но всё к этому идёт. Мне становится всё сложнее общаться с людьми, но не потому, что я считаю их глупее - это не так! - а потому, что я напрочь потерял способность увлекать беседой. Этот дар атрофировался как ненужный вследствие того, что убеждать самого себя я могу и без него. а других целей у меня давно уже нет.
Страшную жизнь прожил Фридрих Вильгельм Ницше. Жаль, что он не был романтиком, как я, - быть может, тогда бы ему не было так страшно. Быть может, тогда я бы стал таким, как он, а не оставил бы его далеко позади себя. Ведь я так и не разучился любить.
Вот и пойми, где здесь мания величия. а где правда жизни.
Итак, вслед за давним уже чтением Ницше, сегодня ко мне пришло чтение о Ницше. Чтение лёгкое, приятное, интересно и... ужасающее. Может, кто представляет себе благоговейный трепет бальзаковского возраста истерички, трясущимися пальцами тычущей в строки гороскопа перед длинными носами своих подруг, с криками оповещая их об удивительном совпадении, случившейся с ней сегодня. В несколько более культурной и сложной ситуации я испытал некое родственное описанному чувство.
Я попал в незнакомую для меня ситуацию: мне как-то раньше никогда не приходилось читать биографию, написанную про меня. Нет, я, конечно, утрирую, тем более, что очень люблю это дело, но знакомясь с философией Ницше, я обнаруживал, что он высказывает мои идеи. во многом изложенные в этом дневнике. Шок от близости ко мне этого человека был колоссальным. И хотя у нас с ним совершенно разные судьбы, от воспитания до медицинских карточек, но сам факт того, что я дошёл до того же, что и Ницше, ещё до того, как прочёл его, заставляет серьёзно задуматься. Есть, чем гордиться, конечно, но именно этот аспект меня и беспокоит. Гордость. Я перестал себя контролировать. Я уже не понимаю, где говорю осознанно, а где мой словесный поток диктуется прогрессирующей манией величия. Да, я гений, это подтвердит любой тест на интеллект. Но до какой степени мой ум действует на моей стороне?
Я не помню. как писал предыдущую запись. Обычно написание записи - это яркий момент моей жизни, оставляющий след и заставляющий долгое время обдумывать её. Процесс написания последней - полный провал. При перечитывании понимаю, что не написал бы такого. И становиться страшно. Я не хочу в прошлое.
Времени порой свойственно возвращаться. Я уже совершил одно такое возвращение назад, а на днях меня ненадолго отправило в конец девятого класса. В наушниках - Ария, а в сознании - безмятежность. Я ещё никогда не любил - какое счастье, какой покой. Я ещё глуп, я ещё боюсь задумываться о жизни, я ещё только развивающийся подонок, готовящийся получить красный аттестат. Я ещё пугаюсь вечеров, когда меня наполняют мысли, которые я никак не могу прогнать. В каждом времени есть что-то своё хорошее. В девятом классе это было счастье неведенья, в старших классах - Оля, последние пятнадцать месяцев - я сам. Но как же хочется снова любить и быть любимым... Моё второе я, вновь овладевающее мной, как можно судить по провалу в памяти, не способно на любовь. Все последние записи - плод противоречий противоборствующих сознаний. уживающихся в одном моём теле. И хотя с каждым месяцем я становлюсь всё более загружен (ко всему прочему добавилось моё участие в группе и попытка создать сольный альбом в стиле русского хард-рока, отнимающее кучу времени), а в ближайшем будущем грядёт сессия, я понимаю, что мне нужен совсем не секс. Нет, это был бы выход, но... Секс выступил бы в роли болеутоляющего, но не лекарства. Не знаю, на сколько бы его хватило, да и не хочу знать. Какими бы сложными не были мои изыскания и противоречия с самим собой, я всегда, в конце концов, возвращался к мысли о том, что спасёт меня только любовь. И на неё время найдётся всегда, я в этом убедился.
Схожестью с Ницше можно гордиться, а можно удручаться. Но нужно задумываться. И я задумался. В поиске ответа я довольно быстро нашёл важный объединяющий нас фактор - одиночество. Редкие пьянки с друзьями с каждым разом приносят всё меньше удовольствия, потому что я не способен быть главным в их компании, как этого требует подсознание. Вновь возникает конфликт, а в конфликте получение наслаждение нереально для меня. Что это, жажда первенства? Или предпосылки мании величия? Копать в этом направлении страшно, да и отсутствие необходимого уровня психоаналитически знаний не позволяет самостоятельно ставить себе диагнозы. Могу только сказать, что на жажду первенства не похоже.
Моё одиночество длится ещё с младших классов. Грязнуля, в футбол не играл и не интересовался - уже тогда был антисоциальным элементом. Да, сейчас могу надеть джинсы, белую рубашку и аккуратный свитерок вместо приевшегося чёрного прикида. Так я летаю снаружи всех измерений. Но критически осматривая себя в зеркале понимаю. что к джинсам этот свитер категорически не подходит, косой взгляд из-за измученного нервным тиком века на стрелки часов подсказывает мне. что времени на выбор костюма больше нет. и я надеваю всё те же тёмные брюки, чёрную рубашку, галстук и пиджак. Из потока я реально общаюсь не более. чем с десятью людьми, и меня это устраивает. Искать друзей я пришёл в 239 (надо позвонить Роме и тупо предложить погулять, с выпускного не виделись), а в Университеты я пришёл учиться. Жду ли я изменения ситуации в будущем, и пытаюсь ли я её изменить? Я сам уже ни в чём в отношении себя не уверен, но отвечать надо. Нет, не жду. Мне хорошо и так. Я хочу лето и походы. Хочу на байдарках, где тяжёлый физический труд совмещён с озёрной прохладой. И на байдарках я самый опытный. Пусть после Константина Николаевича, но у него и возраст какой! И в горы очень хочу, не знаю, зачем, но вот уже почти два года этот волшебный магнит пытается вновь затащить меня за Урал и даже за Новосибирск. Я не пытаюсь самоутвердиться перед школьниками, мне это не нужно. Единственный. перед кем я самоутверждаюсь, - это я сам: сам даю себе задания, сам выполняю их, сам ставлю себе оценку. Но я хочу делиться с ними: делиться музыкой, делиться опытом, делиться знаниями, помогать... В субботу был у Константина Николаевича, зашёл как раз после шестого урока. Всё такой же лохматый, веснушчатый, весёлый... Как мне не хватает тех времён, и как я счастлив. что прожил в них свою жизнь... А школьники смотрели на меня, в костюме, в любимом галстуке, гадах, торчащих из-под брюк, плаще, волосами до середины лопаток и бородой, смутно припоминая, не этот ли тип им на первом слёте советовал внимательнее друг к другу приглядеться и поймать возможность влюбиться на всю оставшуюся школьную жизнь. И я ловлю себя на том, что всё, связанное с 239, возвращает мне счастье дружбы и просо проведения времени с людьми. Так уходит моё одиночество.
Я не хочу быть таким, как Ницше. Не хочу за всю жизнь спать только со шлюхами, а последние десять лет жизни провести в трансовом состоянии. Не хочу, чтобы у меня был сифилис и дикие головные боли. Не хочу быть один. Но всё к этому идёт. Мне становится всё сложнее общаться с людьми, но не потому, что я считаю их глупее - это не так! - а потому, что я напрочь потерял способность увлекать беседой. Этот дар атрофировался как ненужный вследствие того, что убеждать самого себя я могу и без него. а других целей у меня давно уже нет.
Страшную жизнь прожил Фридрих Вильгельм Ницше. Жаль, что он не был романтиком, как я, - быть может, тогда бы ему не было так страшно. Быть может, тогда я бы стал таким, как он, а не оставил бы его далеко позади себя. Ведь я так и не разучился любить.
Вот и пойми, где здесь мания величия. а где правда жизни.